Это походило на море. Серое море. Серебряная масса, с миллионами, нет, миллиардами голов, повёрнутых в одну сторону. Огромная толпа, в которой и красному цветному яблоку упасть негде, шла куда-то в одну сторону, а за горизонтом голов и не было видно более ничего, кроме этих бездушных фигурок. Серая масса, с одинаковыми лицами, одинаковыми фальшивыми улыбками, одинаковыми пустыми глазам, одинаковыми шагами ступали вперёд, одинаково размахивая руками и одинаково поправляя сумки и локоны волос. Я стояла в этой толпе. Меня толкали плечами проходящие мимо серые фигуры, даже не оборачивались и шли дальше, молча, улыбаясь. Иногда так сильно толкали, что я пошатывалась и делала шаг то в одну сторону, то в другую, чтобы не упасть. И руками зажимала рот, чтобы ничего не говорить, на глаза наворачивались слёзы, но упорно мысленно твердила себе, что надо хотя бы казаться немножечно сильнее и не показывать глупых, увы, детских слёз. Пусть в душе, мне говорили, я давно взрослый человек, лет аж на 60. Но сейчас я была ребёнком, наивным и глупым, который просто не хочет верить в жестокую правду...
Я верю лишь в то, что бы я хотела, чтобы существовало...
Не хотелось верить этим логичным правдивым выводам. Этим прочеркам, говорящим об отрицательном воздействии любых аспектов человеческой жизни: эмоций, самой жизни, понимания, веры, прощения... Не хотелось жить миром Замятина, где были лишь законы и не было...людей... Нет, были тела, были потребности. Но жить по чётким правилам - вставать во столько, делать это и то, гулять столько и вот там, чувствовать вот это и только тогда... А вообще без эмоций - не люди. Нас не будет. Поэтому... серая толпа растворялась впреди на горизонте... Было жалко и грустно до слёз смотреть на рассыпающиеся фигуры в серебристую пыль, которая уносится на ветру и разбивается до атомов о стклянные небоскрёбы или такой же серый асфальт.
Широко раскрытые глаза, а в них отражались эти испаряющиеся силуэты, куски серой безликой массы под названием толпа. Они толкали меня снова и снова, случайно, но не извиняясь, иногда и вовсе с ног сбивали. Они не видли меня... Но не было смелости сказать что-то вслед или чтобы заметили. Или наоборот было слишком много сил, удердживающих это желание... И руки крепче зажимали рот, а глаза почти ничего уже не видели, залитые слезами, но они так и не стекали по щекам. Нельзя. Казаться сильнее, говорить чётко и ясно, думать определённо и увренно, повернуть эту толпу назад и направить туда, где она не растает...
Они исчезали один за другим, где-то впереди... Руки медленно оторвались от лица, стали опускаться, захватывала воздух, ловя большими глотками, и дыхание дрожало. Было безумно страшно. Наверное, даже конец света, всем известный, я бы встретила со спокойным лицом и без эмоций, чем смотрела сейчас на это...
Снова толчёк, только в этот раз оступь и схватилась рукой за ткань - стеклянный шёлк - толкнувшего случайно. Рукав быстро выскользнул из пальцев, фигура зашагала дальше не оборачиваясь, а серые мои глаза успели уловить немного знакомые очертания и исчезнувшую улыбку. Где-то скраюещё что-то знакомое, и эти черты... Шаг, шаг, шаг в толпе... И они тоже испарились, рассыпались на сребристую пыль.
Эти последние шаги, исчезающие полуулыбки в воздухе, уносимые вихрем их очертания, лишённые чего-то живого, цветного, - и покатилась всего одна слезинка, превратившаяся в стеклянный камушек.
За долгое время своих убеждений и принципов, я впервые правда чувствовала себя рбёнком в совершенно чужом мире, который мне приснился как плохой сон, в который я не хочу врить, который не хочу видеть и знать... Стеклянный камушек разбился об асфальт, а осколки затоптала серая толпа, идущая дальше и никогда не заканчивающаяся. Я оставалась на том месте, стоять в толпе. Просто потому что не знаю, что делать дальше... Потому что нет путеводных ниточек, нет подсказок и помощи. Нет веры, потому что моя - в то, что я хочу, чтобы существовало, - разрушена. Потому что я сама медленно окрашиваюсь в серые краски. Потому что мне смешно - насколько глупа вышла эта запись!