Не, так и не успокоился)) Всё как всегда должно вылиться в прозу, чтобы быть спокойным. Видимо у меня всегда так. Либо стих, либо проза... просто так события позади никогда не остаются. Только вот связывать получившиеся картины слишком сильно с реальностью ну никак нельзя.

- Я ненавижу тебя.
Маленькая форфоровая кукла на шарнирах стояла чётко по середине комнаты. Чёрно-синий наряд с оборками, ленточками и бантами, бусинами и пуговками. Растрёпанные чуть светлые волосы в непонятной стрижке, как будто случайно с закрытыми глазами кто-то покрамсал ножницами. Пышные-пышные рукава, из которых, строго прижатые к телу по стойке смирно, выглядывают маленькие бледные ручки, кулачки. Кукла была размеров совсем малых, и от локтя до запястья не доходила тому, кто сидел у стены напротив игрушки. Человек, с усталым взглядом и умирающей душой, убитой всем и им самим. И этот взгляд смотрел на куклу, знающую всего три слова.
- Я ненавижу тебя.
Игрушка сделала шаг к человеку. Этот шаг для неё был своим и большим, а для человека - пара сантиметров.
- Я ненавижу тебя.
Человек фыркнул, отворачиваясь, лишь бы не видеть это игрушечное никогда не меняющееся лицо с пепельными глазами и бледной линией губ, из которых вырывалось снова и снова:
- Я ненавижу тебя.
Кукла зашагала чёткими маленькими своими шажочками вперёд, к человеку. Через пару минут она уже у ноги человека, у ботинок с серыми шнурками и с бордовой подошвой. Крошечные форфоровые ладошки оперлись на кожаную поверхность ботинок, кукла склонилась чуть вперёд, а вздляд так и не отрывала от лица уставшего от всего человека.
- Я ненавижу тебя.
Был ли этот человек мастером или хозяином этой игрушки. Была ли эта кукла его. Сейчас бы на два этих предложения игрушка замотала бы головой и повторила те три слова.
Лёгкая ткань чёрно-синих тонов и красок зашуршала в тишине, форфоровая ножка ступина на кожаную поверхность, а крошечные ладошки цеплялись за шнурки, пытаясь помочь забраться на ботинок. Игрушка с трудом закарабкалась на ногу человека и встала по прямой линии, раскинув руки в стороны ладонями чётко паралелльно стен. Чуть пошатываясь и глядя вперёд, кукла зашагала по ноге, по скользкой ткани брюк, порой почти падая, но удерживая равновесие.
- Я ненавижу тебя.
Прозвучало в очередной раз, когда игрушечная фигурка уже стояла на колене. Рука человека лишь смахнула куклу, и форфоровая игрушку отлетела чуть в сторону, столкнувшись с полом и слегка задребезжа. Кукла поднялась, отряхнула пышные рукава и лёгкие ткани одежды синих и чёрных красок и снова подняла взгляд на человека.
- Я ненавижу тебя.
Вдруг край пышного рукава сжала другая форфоровая крошечная ладшка. Первая кукла повернулась на лёгкое движение, и пепельный взгляд поймал вторую игрушку. Чуть менее бледная форфоровая кукла, в платье пышном и длинном и тёплых красок цветом, с длинными свисающими до пола волнистыми рукавами с лёгкой оборкой, а длинные русые волосы, тоже волнистые, были забраны сбоку слегка и зацеплены заколкой с большим чёрно-золотым цветком. И серебристые глаза смотрели прямо в глаза первой игрушки и будто молили, а крошечная ладошка всё сильнее сжимала кусочек ткани.
Кукла в чёрно-синих одеждах с минуту смотрела в ответ в серебряные глаза, а затем снова повернулась к человеку и повторила:
- Я ненавижу тебя.
Пышный рукав был осторожно "вырван" из форфоровой ладошки второй куклы, и игрушка быстро зашагала к человеку. Маленькие пальчики зацепились за тёплую ткань рукава человека. За некоторые минуты игрушка закарабкалась по рукаву на плечо и снова расправила пышные рукава и тёмно-синие одежды. Фрфоровое тело склонилось к уху человека, и игрушечный голос как будто заводной игрушки повторил:
- Я ненавижу тебя.
Резко рука человека схватила игрушку и сорвала с плеча, сжимая всё сильнее. Форфор вот-вот готов был сломаться, разлететься на осколки, шарниры скрипели, а руки вот-вот бы слетели с колец, лишь чёрно-синие ткани смягчали как-то это жёсткое движение. Человек вот-вот сломал бы куклу, которая так и продолжала смотреть в его усталые глаза и повторять снова и снова:
- Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя.
Но ухмылка появилась на губах человека, он поставил куклу на пол, бережно и осторожно, а затем... схватил вторую игрушку с чёрно-золотым цветком в волосах. Одно движение, и кукла летит к стене, ударяясь о жёсткую поверхность, разлетаясь на части и падая вниз осколками, кусочками. Пепельный взгляд проводил лишь полёт куклы и осколки на пол, неподвижные остатки игрушки остались на полу, а серебряные глаза с лёгким кукольным испугом смотрели на первую форфоровую фигурку в тёмно-синих одеждах с пышными рукавами и лентами.
Первая кукла зашагала к обломкам второй игрушки и опустилась рядом с ней на колени, лёгким отзвуком цоканья форфора об пол сопроводив простое движение. Крошечные форфоровые ладошки подняли голову куклы и положили на колени, пальцы бережно провели по форфоровой щеке и по волосам, по чёрно-золотому цветку. Пепельный взгляд вернулся на человека, сидящего у стены с той же усмешкой и ликующего от крошечной победы над маленькой куклой.
- А теперь я ненавижу тебя ещё больше.
Человек хотел рассмеяться, над куклой, над мелкой игрушкой, которую он может сломать... Но не сломал, а оставил ту первую куклу жить, ожидая, что та умрёт сама от смерти второй. Но кукольное сердце оказалось сильнее, прочнее, хотя форфор и хрупок. И до боли спокойный пепельный взгляд стеклянных игрушечных глаз, сделанных мастером, смотрел на человека, пронзая его с ног до головы неведомой болью. И человек не успел... Смешок так и не слетел с его губ, они замерли в беззвучной насмешке, а глаза всё смотрели на двух кукол перед собой, но уже тускнели. Немного вздрогнул, а сердце остановилась, рука медленно спала, ложась кистью на пол. Человек умер, он был убит крошечной игрушкой, которую он не смог убить сам. Его победила маленькая кукла, стоящая перед ним и повторяющая лишь три слова, никогда не ломающаяся и не поддающаяся сильным движениям или провакациям. И эта игрушка всегда сможет вернуть всё дорогое обратно, к жизни, пусть и кукольной, но сможет. А человек, его тело, без души, которой почти никогда и не было, так и останется тут, у стены, один и погибший, убитый словами, убитый спокойствием, убитый клинком тишины и сине-чёрным проклятьем.
А маленькая кукла так и будет сидеть на полу, на коленях, поглаживая хрупкой ладонью волосы второй куклы, которая вот-вот вернётся к жизни, и глядя на это бездыханное тело оставшегося одиноким человека, давно заслужившего этой участи, и будет повторять снова и снова:
- Я ненавидел тебя.